зубами в бугристую, тёмную кожу существа.
То взвизгнуло от боли и ослабило хватку, а Алёшка тут же, не теряя момента, схватился за хламиду, в которую обряжено было чудище, схватился так крепко, что не разжать было его пальцев. Мерзкое создание запрыгало, заскулило, пытаясь стряхнуть с себя мальчишку, но тем самым всё больше и больше вытаскивая его за собой из болотного плена на тропку.
– Ну же, ещё чуть-чуть, ещё немного, – молил про себя Алёшка.
И когда его ноги уже лишь по щиколотку оставались в топи, и он сделал последний рывок, чтобы выбраться, сзади вдруг крепко ухватили за рубаху и потянули назад.
– Пусти! Пусти меня! – завопил Алёшка во всю силу лёгких так, что, наверное, переполошил весь лес, и ближайшие деревни.
А существо, наконец-то освободившись от Алёшкиных рук, запрыгало, приплясывая, по тропке, и радостно завизжало:
– Хозяин, хозяин! Это ты! Вот, получай обещанное!
Сзади глухо заворчало, и Алёшке стало совсем страшно, он не мог видеть того, кто крепко держал его, прижимая к себе спиной, но он чувствовал, что этот второй очень большой и могучий, а лапищи, которыми он сжимал Алёшку так, что сбивалось дыхание, были твёрдыми, покрытыми глубокими трещинами, как кора древнего дерева. Вдруг его рвануло кверху, и послышалось чавканье и хлюпанье, тот, кто держал его, поднимался из болота, и каким же громадным он был! У мальчика захватило дух, и он даже перестал дёргаться, пытаясь освободиться из тисков, потому что свались он сейчас вниз, и он непременно расшибётся, сейчас он болтался на такой высоте, что некоторые деревья казались ему маленькими кустиками.
– Хозяин, – существо, оставшееся внизу, и ставшее размером с кошку, забегало по тропке взад и вперёд, – А как же награда?
– Что хочешь? – глухо раскатилось за Алёшкиной спиной.
– Так ведь глаз, глаз! Глаз мне нужен, Хозяин!
Хозяин вновь опустился вниз, и Алёшке показалось, что он проехался с бешеной скоростью на лифте. Существо в хламиде оказалось аккурат перед ним, оно с жадностью потянуло к нему свои руки-плети, дрожа от нетерпения, капюшон его свалился на плечи, и Алёшка увидел, что у существа только один глаз, который и светился во тьме жёлтым светом. Большой, похожий на щель, рот, рассекал его лицо от уха до уха, вместо носа чернел провал, словно у черепа. Алёшка закричал и заметался.
Сзади послышался вздох.
– Глаз не дам, он мне нужен с глазами.
Существо досадливо затявкало и вновь заканючило:
– Тогда мясца дай, оно вку-у-усное-е-е, я чую.
И оно потянуло своим провалом в сторону Алёшки, принюхиваясь и облизывая безгубый рот узким длинным языком, похожим на змеиный.
– Вот тебе награда, – послышалось сзади, и Алёшка увидел, как тот, кто держал его, бросил на тропку небольшой мешочек.
Существо тут же метнулось к добыче, жадно развязало кисет, и высыпало себе на ладонь что-то мелкое, похожее на палочки.
– Это всё? – разочарованно протянуло оно, – Всего несколько вороновых косточек за живого ребёнка?
– Хватит с тебя, – словно эхо раздалось за спиной.
Существо хотело было ещё что-то возразить, но Хозяин наполнил грудь воздухом, глубоко вдохнув, и подул в его сторону, и в тот же миг коротышку в тряпье сдуло с тропки, и он кубарем покатился прочь, прижимая к себе кисет с наградой, и превращаясь на ходу в небольшой шар из сорной травы да сучков, что катаются порой по пыльной дороге за деревней перед началом грозы…
Глава 8
Едва только помощничек болотного чуда укатился, оборотившись комом травы, вглубь леса, как тот опустил Алёшку на тропку у болота.
– Обожди тут, – утробно булькнуло чудище, – Да не уходи, не причиню я тебе зла. Помощь мне твоя нужна, сам-то я, вишь, к месту своему привязан, а энтим…
Коряга зелёными огоньками глянула в ту сторону, в которой исчез одноглазый.
– Энтим доверья нет, – проворчал он.
Алёшка и не собирался убегать, но только не потому, что поверил коряге, а оттого, что ноги его совершенно обмякли от таких событий и не слушались его, пожелай он сейчас бежать, пожалуй, не смог бы сделать и пары шагов, как тут же свалился бы наземь. Он во все глаза таращился на болотное чудо, да и было на что: громадный, похожий на ствол трухлявого, тысячелетнего дуба, тот возвышался над болотом и кустами, что росли по границе топей. В темноте его можно было бы принять за причудливую корягу, но зелёные глаза светились живым светом, а сучковатые руки-ветви беспрестанно шевелились, теребя моховую длинную бороду, что уходила в болото, и какова была длина её, не знал, пожалуй, и сам её обладатель.
– А… ты кто таков? – обретя речь, спросил Алёшка.
– Трясинник я, – глухим раскатом грома прокатился голос болотной громадины.
– А-а, – Алёшка и сам не знал, откуда у него вдруг взялась дерзость и такая болтливость, от страха или от чего ещё, но продолжил беседу, – Это Болотник что ли?
– Болотниками нас люди зовут – всех одинаково, а нас много братьев.
– Вот как? – удивился Алёшка.
– А ты как думал? Вот вы люди. Ты человек, он человек. А все разные, однако ж. Тот Афанасий, этот Тарасий, та Алёнка, а эта Матрёнка – и все люди. И у нас также, у каждого имечко своё, и свой надел на земле. Брат Оржавинник есть – что в рудяном болоте живёт, он что гвоздь ржавый, тощий да рыжий, мохнатый, как чёрт. Есть Вировник, тот на глубине всё больше сидит, редко показывается, давненько мы с ним не видались. В торфяном болоте брат Багник хозяйничает, ох, и тяжёл он на подъём, уж почто я несноровлив, а его и вовсе не растормошишь, обрюзг, разжирел, сидит себе на дне, да пузыри пускает, сопит. Слышал, поди, как болото вздыхает? Так это он развлекается.
– Да это же болотные газы! Мы в школе проходили! Ещё во втором классе, – отозвался Алёшка.
Трясинник, прищурив один глаз, глянул снисходительно на мальчишку, словно на мелкую лягушку, и выдохнул с шипением:
– Много ты понимаш-ш-шь… В ваших книгах и не то понапишут. А кто из них на дне болота бывал? Кто брата Багника видал, а? То-то же, а умничают. Газы-ы-ы… Попадись только ему такой писака!
Коряга скривила рот-щель, обиделась.
– А помочь-то чем надо было? – напомнил Алёшка, решив сменить тему.
Он уже и, правда, перестал бояться, страх ушёл куда-то, и осталось лишь любопытство и ощущение того, что он попал в сказку и всё это ему только снится. А коль это всего лишь сон, то и ничего плохого с ним случиться, стало быть, не может.
– А-а, помочь… Заболтал ты меня, – наморщил кору на лбу Трясинник и почесал башку пальцами-ветками, – Дак это… Вещицу одну передать надобно дочери моей.
– А где она? – не понял Алёшка.
– Да я её за Омутника просватал, там и живёт она, на Ведьмином Куте, слыхал про такой?
– А то.
– Ну, вот, там самое глубокое место на реке и ессь омут. В том омуте дочь моя единственная, любезная и проживает. Я тебе передам кой-чего для неё. Она скоро народить должна. Так я ей семейную ценность должен передать. А сам покамест не могу, ноги чтой-то прихворали, так и крутит, так и крутит, ломота страшная. А мне до неё через три болота надобно добираться. Нет моих сил. Опосля на внука взглянуть соберусь. А вещицу надобно уже чичас передать. Дак ты мне пособи.
– А почему именно я?
– Н-у-у, – Коряга почесал снова бороду, – Как тебе сказать… Дак изба ваша крайняя к лесу стоит, так что уж кого умыкнул помощник мой, того и прошу пособить.
– Вон оно что.
– Ага. Так ты обождёшь? Не уйдёшь? Дело больно уж важное.
– Да обожду, обожду, – передразнил Алёшка, – Иди уже.
– Я мигом, – коряга нырнула с чавкающим звуком в топь, и тут же пропала, лишь большие пузыри забулькали на поверхности, лопаясь со вздохами.
Не прошло и пяти минут, как Трясинник вновь показался над болотом, он склонился над тропкой, протянул к Алёшке огромную корявую лапищу и разжал ладонь, на ней лежал небольшой ларец, размером с бабушкину шкатулку, в которой она хранила
